Ибо я, как та смоковница проклятая, не имею плода покаяния; ибо имею сердце, как лицо без глаз; и ум мой - ночной ворон, на вершинах бодрствующий...
«Моление Даниила Заточника»
«Моление Даниила Заточника»
...Она бесцельно брела по улице, разглядывая витрины. «Дура, лучше бы дома осталась! Теперь вот иди – не знаю куда, не знаю зачем... Как течение вынесет!», - думала она. На ней были армейские ботинки и кожаная куртка, а венчали все это великолепие порванные (вернее, порезанные ею второпях, вместе с сестрой, маникюрными ножницами) джинсы от неведомого китайского производителя. Манекены на витринах казались ей живыми – они протягивали руки и шептали: «Come to me!», и от этого шепота стыла кровь. Она вообще недолюбливала кукол – ей казалось, что они знают о людях, да и о мире вообще гораздо больше, чем пресловутые хомо сапиенсы, которые возомнили себя творцами и царями природы. Куклы скрывали в глазницах проницательные человеческие глаза, куклы крались ночью в ее спальню с кинжалами, куклы устраивали балы на чердаке, воруя свечи из сундука за дверью ее спальни, они плясали так, что весь дом ходил ходуном... Она видела на них стоптанные башмачки утром, но делала вид, что по-прежнему считает кукол просто игрушками...
читать дальшеОна так задумалась о своих детских страхах, что споткнулась и чуть не упала. «Хммм, чуть лбом в фонарь не влетела!», - пожала она плечами. Из лавочки напротив выбежал жизнерадостный толстяк: «Пани, вы не ушиблись?» Улыбался щербатым ртом, держа распятое на плечиках странное платье. «О, нет, не лезьте не в свое дело, умоляю!» - нагрубила она. Но толстяк не обиделся. Напротив – он улыбнулся еще шире и сказал: «Пожалуйста, пани, загляните ко мне – в моем магазине вы найдете свое счастье!» «Чушь какая-то», - подумала она. Но дала себя увести под низкие своды пахнущего ладаном и пылью магазина.
Хозяин суетился, перебирая ворох нарядной одежды, а она стояла безучастно и слушала музыку, которая часто звучала в ее голове. Музыканты иногда давали там захватывающие концерты, которые были уж поинтересней какого-то там лавочника...
«И все же, по-моему, это платье вам подойдет больше всего», - голос толстяка вырвал ее из блестящего, залитого светом оперного зала, где примадонна в бархате и жемчугах давала концерт, а восторженные зрители кидали на сцену розы, головы и кошельки. «Какое?» - спросила она. Лавочник услужливо склонился, протягивая на вытянутых руках то самое, первое платье. Она недовольно поморщилась. Платье как платье, ничего особенного. «Примерьте, прекрасная незнакомка!» - толстяк склонился еще ниже.
«Кретин. Какая же я ему прекрасная!», - возмущенно подумала она. А хозяин будто прочел ее мысли: «Пани... прекрасная – это еще не то слово... Я, правда, еще плохо знаю ваш язык, но ваша красота способна оставить меня без языка совсем...». Она наконец улыбнулась. «Ну ладно, давайте платье сюда».
...В полном восторге толстячок заметался по магазину, заламывая коротенькие ручки. Она и в самом деле выглядела ослепительно. Платье делало ее похожей на блудницу и невинную девочку одновременно, оно одновременно подчеркивало и скрывало все недостатки ее фигуры, оно возносило ее вверх и приземляло... Словом, волшебное платье. Она посмотрела на себя в зеркало и сказала задумчиво: «Знаете, это не мой стиль...». В глазах хозяина застыл ужас.
Картины содрогнулись на стенах, стрелки часов пошли вращаться вспять, календарь на стене зашуршал сбрасываемыми листьями, книги застонали...
«Почему?» - прошептал хозяин побелевшими губами. «Как я его одену? Ведь оно мне не идет! Да и не нравится оно мне!» - почти прокричала она. «Это твое последнее слово?» - каким-то странным голосом спросил толстяк. «Да!» - удивленно сказала она. Вдруг стены начали куда-то отступать, магазин расширился, все завертелось перед ее глазами, одежду, безделушки, шкафы, примерочную, столы, стулья, манекены, маски, вывески объял какой-то огонь невиданного на земле цвета.... Последнее, что она увидела, был полный скорби взгляд хозяина.
Все исчезло. Она ошарашенно повертела головой. «Похоже, мне это все почудилось». «Пить меньше надо, дорогая», - сказал ее внутренний голос. Она села на скамейку возле череды магазинов. Закурила свои любимые сигареты. На колени упал обуглившийся листок календаря, на котором стояло почему-то 25 сентября. Хотя, согласно ее часам, была весна...
Всю ночь она проворочалась в постели. Подушка жгла ей щеку, одеяло кусало, простыня казалась утыканной колючками. Она думала о платье. О черном платье, которое стало ей казаться самым что ни на есть подходящим ее стилю. Да что там – ради этого платья она была готова выбросить на помойку ботинки, подарить косуху младшей сестре, а из джинсов смастерить рукавички для копания в земле на даче. Наутро она отправилась по улице, выложенный – отнюдь не желтым кирпичом! – скользкими булыжниками, мечте французских революционеров, ужасом шпилек, радости детей и сородичам банановой кожуры. Все было как всегда: моросил дождик, из кофеен тянуло ароматом свежесваренного кофе и кальяна, распускались листья на деревьях, голосили коты где-то на чердаках, толкались прохожие, усмехались модники в шифоновых одеяниях при взгляде на ее прикид, нудно завывали попрошайки, которые – уж она-то знала! – вечерами пересаживались в свои «Мерседесы», наперебой зазывали хозяева и хозяйки всяких разномастных лавчонок. Только вчерашнего магазинчика не было. На его месте красовался какой-то современный центр, в котором сновали туда-сюда служащие. Вывеска гласила: «Мы продаем все! У нас найдется все, что вам нужно!»
Она вошла внутрь: «Скажите, а одежда у вас есть?»
Служащий сквозь зубы бросил, по ее одеянию распознав некредитоспособную клиентку: «Есть, но не про вашу честь!» «Хам», - подумала она. Но вслух сказала: «А платья... черные платья есть у вас?» Клерк посмотрел на ее долгим уничтожающим взглядом, но вешалки все же принес. Она лихорадочно перебирала платья, пальцы от волнения делались деревянными, мяли ярлычки, губы пересыхали, глаза влажнели от набегающих слез разочарования... Платья не было. Были кожаные сарафаны, розовые воздушные кофточки, джинсовые хламиды, чопорные бархатные костюмы... А черного, как ночь, как сердце дьявола, как мысли приговоренного к казни, не было...
Она прошептала: «Спасибо...». И понуро побрела к выходу. Клерк ничего не сказал в ответ, а только задумчиво почесал нос. Черное платье, подумал он. Да и не идет оно ей! Вот если бы она была рыжая... И служащий погрузился в приятные воспоминания о проведенных им минутах с одной веселой рыжей плутовкой.
А она отправилась домой, рыдать, писать стихи и учиться жить дальше. Бороться с разочарованиями, переступать через себя и прощаться с детством. И помнить, всегда помнить о скромном черном платье. Она рисовала его, она мечтала его, она шила его, она любила его. Оно не давало ей покоя, он звало ее за собой, куда-то вдаль, куда заглядывать было страшно, но сердце замирало в предвкушении счастья. Она уже ненавидела платье – настолько тесно оно срослось с ее Я, стало ее тенью. Вернее, она сама стала всего лишь тенью этого проклятого черного одеяния.
...Прошло несколько лет. Она выросла, стала дизайнером модной одежды. Научилась презрительно щуриться, купила мундштук, унизала пальцы серебряными кольцами и стала жесткой, энергичной леди. Научилась хамить хамам, быть доброй с добрыми, обаятельной с обаятельной и потеряла себя. Девочку с порванных джинсах, девочку, слушающую рок, девочку, которую тошнило от дыма сигарет. Okey, this is it. Даже мысли стали у нее чужими. От них веяло поп-корном и великой американской мечтой.
Она управляла огромной империей – манекенщицами, визажистами, менеджерами, портными... Она рисовала эскизы модных, почти космических одеяний, - классика была не в моде. Все носили нечто инопланетное, а добрая старая готика оперных сцен была забыта и похоронена в старых кованых сундуках. Манекенщицы выходили на подиумы, вертели тощими задиками, демонстрировали фиолетовый ужас, восторженные гомики-дизайнеры радостно попискивали при виде крепких мужских тел в черной коже и мехах, папарацци заглядывали под юбки «вешалкам», суетились вечно голодные журналисты, строчили хвалебные оды в затасканных блокнотах...
Было все как всегда. И вдруг – перехватило дыхание. Откуда-то с краю подиума на нее начало двигаться существо в черном – Господи, неужели?!! – платье... Она растерянно смотрела на это создание, которое при ближайшем рассмотрении оказалось кокетливым трансвеститом с трепетным взмахом ресниц и грубым мужским басом. «Позвольте вас спросить?» - начало существо, но что оно говорило дальше, он не слышала – ее взгляд был прикован к платью. Сердце куда-то ухнуло, кровь прилила в голову... «Откуда у вас это черное платье, а...» - пролепетала она. Трансвестит почему-то ухмыльнулся: «Оно темно-синее».
Она бросилась прочь, не обращая внимания на удивленные взгляды, закрылась в своем кабинете, перебила весь хрусталь, порезала всю обивку диванов и кресел, истошно вопила и стучала кулаками об стену. Истерика, мадам, думала она спустя час, успокоившись. Ты просто никчемная истеричка. Да и не идет тебе черный цвет... Вернись-ка лучше к своим баранам на свой вонючий жеманный подиум...
А что же черное платье, спросите вы? А черного платья нет. Она его попросту придумала.
***
Что хочет сказать этим произведением автор? Автор хочет сказать, уважаемые читатели, что он долго находился в плену иллюзий по поводу того самого пресловутого черного платья (ну вы, конечно, поняли, что речь идет о человеке), что потерял все ценности и самого себя. Автор решил – хватит! И решил этим рассказом поставить точку.
А вот удастся ли ему или нет – об этом вы узнаете в следующей серии.
Ведь все зависит от того, найдет ли Она того самого хозяина лавочки. И узнает ли толстяк ее. Вполне может быть, что ей действительно надо меньше пить.